Почтальон - Страница 75

Гордон сжал цепочку в кулаке, затянув ее на шее петлей.

Бокуто... Он охраняет командира, даже не спрашивая на это разрешения... Он выполняет за него грязную работу... Он предан ему всей душой, ибо верит в миф... Он трудится ради страны, которая погибла и больше никогда не возродится к жизни...

Бокуто.

Второй раз в течение ночи Гордон оказался на ногах, не контролируя себя. Секунда — и раздался отчаянный свист: это сработал свисток Эбби, висящий на цепочке. Сложив ладони вокруг рта, Гордон крикнул:

— Филипп! Поберегись!

— ...ись!.. ись!.. ись!.. — разнеслось эхом по спящему лесу.

Еще секунду, показавшуюся вечностью, стояла тишина, а затем хлопнуло подряд шесть выстрелов, сменившихся отчаянной беспорядочной пальбой.

Гордон замигал, всматриваясь. У него, видимо, помутился рассудок, но обратного пути уже не было.

— Они попались! — крикнул он что было мочи. — Джордж говорит, что уведет их к реке! Фил, прикрывай справа!

Импровизация, да и только! Далеко не все смогли, наверное, расслышать его среди общего шума, пальбы, боевых выкриков холнистов, однако какую-то пользу его крик должен был принести. Гордон продолжал кричать и свистеть, чтобы спутать нападающим планы.

Дерущиеся что-то кричали в ответ и катались по земле. Потухший было костер теперь огрызался ослепительными языками пламени, выхватывая из темноты неясные фигуры.

Поскольку спустя почти две минуты сражение еще не прекратилось, у Гордона появилась надежда, что не все потеряно. Своими криками он пытался заставить врагов думать, что командует внушительным подкреплением.

— Не давайте им уйти за реку! — Ему уже казалось, что холнисты готовы отступить. Он перебегал от дерева к дереву, приближаясь к костру, хоть и был совершенно безоружен. — Окружайте их! Не давайте...

Внезапно из-за ближайшего дерева появилась рослая фигура. Гордон замер в каких-то десяти футах от нее. Лицо холниста, покрытое черными и белыми полосами, сливалось с ветвями, как и его одежда; узкий рот растянулся в гадкой беззубой улыбке. Холнист выглядел настоящим гигантом.

— Ну и крикун, — проговорил он. — Надо бы его успокоить, а, Нейт? — Темные глаза высматривали что-то позади Гордона.

Тот помимо собственной воли начал поворачивать голову, хотя знал, что это, скорее всего, блеф и его противник вышел на него в одиночку. Секундной потери бдительности оказалось достаточно: фигура в камуфляже совершила молниеносный бросок. Один удар тяжелого, как молот, кулака — и Гордон оказался на лопатках. Из глаз посыпались искры. Он был на грани беспамятства от боли. «Вот это скорость!» — успел подумать он, прежде чем лишился чувств.

10

Холодный моросящий дождик превращал и без того расхлябанную дорогу в топкое болото, в котором вязли натруженные ноги пленников. Они понуро ковыляли в грязи, стараясь не отстать от конных охранников. Теперь, по прошествии трех дней, они не думали ни о чем другом, кроме необходимости удержаться на ногах, чтобы не навлечь на себя новых побоев.

Победители, смывшие с лиц боевую раскраску, выглядели не менее устрашающе, чем прежде. Закутавшись в полушубки защитной расцветки, они лихо гарцевали на добытых в бою лошадях из долины Камас. Замыкающий холнист, самый молодой из отряда, всего с одной серьгой в ухе, то и дело оглядывался, рычал на пленных и дергал за веревку, привязанную к кисти переднего, заставляя всю цепочку ненадолго переходить с ходьбы на неуклюжую рысцу, чтобы догнать всадников.

Вдоль дороги то тут то там попадались остатки домашнего скарба, брошенного несколькими волнами беженцев, прокатившимися здесь. После бесчисленных мелких стычек и отдельных кровопусканий территорией овладели сильнейшие. Это и был рай в стиле Натана Холна.

Несколько раз караван победителей и побежденных миновал скопления зловонных хибар, сложенных из разномастного довоенного хлама. Изможденные обитатели поселков неизменно высыпали на обочину дороги, чтобы, почтительно потупив взоры, приветствовать своих господ. Кто-то обязательно подворачивался под горячую руку и получал свою порцию ленивых пинков от не удосужившегося спешиться всадника.

Только пропустив отряд, несчастные осмеливались поднять глаза. В них не было ненависти, лишь голодное вожделение, с каким они взирали на упитанные конские бока.

На новых невольников жители хибар не смотрели вовсе. Те тоже старались не встречаться с ними взглядом.

От рассвета до заката пленных гнали вперед, лишь изредка устраивая короткий привал. На ночь их разводили в разные стороны, чтобы не дать сговориться. Каждый проводил ночь, привязанный к лошадиному крупу, дававшему тепло в отсутствие костра. При первых лучах солнца их, проглотивших скудную баланду, снова гнали вперед.

По прошествии четырех дней двое пленных скончались. Еще двое слишком ослабели, чтобы продолжать путь, поэтому их оставили на милость холнистского управляющего из грязного придорожного селеньица в качестве замены двух его рабов, распятых для устрашения возможных ослушников и еще не снятых с телеграфных столбов.

Все это время Гордон не видел почти ничего, кроме спины товарища по несчастью, ковыляющего впереди его. Вместе с тем он проникся ненавистью к тому, кто плелся следом за ним: каждая его запинка означала рывок веревки, отдававшийся острой болью во всем теле. Однако он не сразу заметил исчезновение последнего пленника и лишь спустя какое-то время сообразил, что за лошадьми поспевают только двое несчастных. Теперь он завидовал тому, кто остался позади, не зная даже, жив ли тот.

Скорбному путешествию, казалось, не будет конца. Много дней назад он очнулся уже в этой цепочке, но так и не пришел в полное сознание. Несмотря на страдания, какая-то часть его естества была рада отупению и монотонности пути. Теперь, по крайней мере, его не преследовали призраки. Он забыл о сложностях бытия и чувстве вины. Все стало на свои места. Знай перебирай ногами, уплетай то немногое, что тебе суют, и не поднимай глаз. Потом наступил момент, когда Гордон заметил, что ковыляющий впереди него пленник помогает ему, подставляя плечо в особенно топких местах. У него хватило соображения, чтобы задаться вопросом, зачем тот расходует лишние силы.